«К барьеру!» Случай с Алексеем Толстым
В 1932 году, в начале сентября, Мандельштам, проживавший тогда в общежитии Литинститута, потребовал у соседа, армянского поэта Амира Саргиджана, чтобы тот вернул давно взятые в долг 75 рублей (настоящее имя Саргиджана – Сергей Бородин). Дело в том, что Мандельштам в окно увидел, как по двору Литинститута идет жена Саргиджана и несет корзинку с продуктами и двумя бутылками вина. В Москве в это время все по карточкам, а у нее в корзинке такая роскошь. Осип Эмильевич закричал на весь двор: «Вот, молодой поэт не отдает старшему товарищу долг, а сам приглашает гостей и распивает с ними вино». Началась ссора. В разгар ее жена поэта Саргиджана потребовала, чтобы муж побил Мандельштама. Саргиджан полез с кулаками на Мандельштама. Ударил он и его жену. Мандельштам потребовал товарищеского суда, которые были в большой моде. В советском сознании тех лет товарищеский суд – это вполне достаточная мера защиты чести, по накалу страстей и зрелищности вполне заменяющая дуэль. Председательствовал на товарищеском суде писатель Алексей Толстой. Перед процессом его проинструктировали в том смысле, что необходимо проявить снисхождение к молодому национальному поэту, который к тому же член партии. Молодого поэта обязали вернуть по возможности деньги. Но избиение жены Мандельштама порицания со стороны суда не получило. Смешной человек Мандельштам коммунальную советскую склоку воспринял как пушкинскую ситуацию: жена оскорблена, это требует отмщения. Но в СССР пушкинская ситуация не может разрешиться по-пушкински. Речь не о дуэли, а о невозможности защиты достоинства вообще. К весне 1934 года выясняется, что Мандельштам с пушкинскими понятиями о чести расставаться не собирается. Отмщение за жену становится у него идеей фикс. Причем его ненависть сконцентрировалась на фигуре председателя товарищеского суда Алексее Толстом. Мандельштам мечтает дать Толстому пощечину. В конце апреля 1934 года Мандельштамы едут в Ленинград. В начале мая в помещении «Издательства писателей» Мандельштам дает пощечину Алексею Толстому. «Вот вам за вас товарищеский суд», - произносит Мандельштам. Происшедшее получает широчайшую огласку. Известный поэт Перец Маркиш реагирует: «О, еврей дал пощечину графу». Высказался и Горький: «Мы ему покажем, как бить русских писателей». Это заявление Горького, дошедшее до нас в воспоминаниях современников, много говорит и о власти, и о Горьком. Горький всегда был ярым борцом с антисемитизмом. Если в 1934-м он до него опускается, значит, клещи сжаты до упора.
Эта «выходка» является еще одним проявлением одной мандельштамовской черты, а именно той, которая его и сгубила – это абсолютная неадекватность поэта с его представлениями о чести, свободе, долге своему времени. Это маленький, «личный» (а не общественно-политический) бунт, который говорит о наличии в жизненном кодексе Мандельштама преемственности не только лучших литературных традиций, столь тщательно исковерканных политикой Сталина, но и тех понятий о чести и свободе, которые всегда были отличительной чертой русской интеллигенции, исчезнувшей, погибшей с наступлением кровавого XX века. Такому человеку не было места под новым «Солнцем социализма».