Заключение

Жизнь и творчество Анны Ахматовой отражает рост ее понимания и самопознания. Началом ее творческого пути был Акмеизм, любовная лирика; концом - триумфальное шествие по Европе - Таормина и Оксфорд. Присуждение премии "Этна-Таормина" и звания почетного доктора Оксфордского университета стало ее личной победой, признанием внутренней правоты поэта, которую она отстаивала. В свете этих заслуженных наград еще более нелепым кажется знаменитое постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», опубликованное 20 годами ранее, в 1946 году. Тогда их заклеймили за предоставление своих страниц идеологически вредным и безыдейным произведениям писателя Михаила Зощенко и поэтессы Анны Ахматовой.
«До убожества ограничен диапазон ее поэзии, - поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и молельной. Основное у нее - это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности. Чувство обреченности, - чувство, понятное для общественного сознания вымирающей группы, - мрачные тона предсмертной безнадежности, мистические переживания пополам с эротикой - таков духовный мир Ахматовой, одного из осколков безвозвратно канувшего в вечность мира старой дворянской культуры, "добрых старых екатерининских времен". Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой", - утверждал Андрей Жданов в постановлении.
Этот новый удар глубоко потряс Ахматову. Она оказалась в такой изоляции, в какой ей еще не приходилось бывать, ибо тех, кто еще желал с ней общаться, она сама избегала, опасаясь, как бы это им не повредило. В этот период с особой отчетливостью стало видно, кто ее друзья. В Ленинграде, помимо ее семьи, дружбу с ней поддерживала лишь горстка людей. Но постепенно, по мере того как расширялся круг жертв Жданова, ее изоляция несколько ослабела.
После этого Ахматова не только не могла печататься, но ей вскоре пришлось убедиться, что она стала официальной мишенью для всевозможных нападок.
Но ни террор, ни война не застали Ахматову врасплох, и то же самое можно сказать о событиях 1946 года. Они стали просто новой главой ее биографии, а к своей биографии она уже привыкла. Это не значит, конечно, что она сколько-нибудь оправдывала происходящее в стране или стала это менее остро воспринимать. И если она чего-то и боялась, то не боли и страданий, но того, что может вдруг забыть о них и тем самым предать тех женщин, что стояли вместе с ней в тюремных очередях 1937 и 1938 года:

Разве не я тогда у креста,
Разве не я тонула в море,
Разве забыли мои уста
Вкус твой, горе!

Даже тогда она продолжала творить, писать, не отказываясь от своего предназначения. Вопреки всякой логике Ахматова пришла к пониманию, что в такое время у нее нет иного выбора - она должна продолжать заниматься своим ремеслом даже против собственной воли.
Однако и в самые тяжелые для Ахматовой времена, находились люди, открыто восхищавшиеся ей и ее поэзией. Одним из них был Иосиф Бродский, познакомившийся с ней в 1961 году - как раз в то время он открывал для себя поэзию Осипа Мандельштама и Ахматовой. Бродский часто виделся с Ахматовой в Комарове и Ленинграде, приносил ей записи Моцарта и Баха, а та читала ему свои стихи. Нет сомнения, что эти регулярные встречи оказали на Бродского большое влияние. Таким образом, Ахматова приняла участие в становлении нового поколения поэтов.
Время Ахматовой прошло через резкие переломы, и это был путь великих
утрат и потерь. Только поэт великой силы, глубокой сущности и воли мог
выдержать такое и противостоять всему силой своего правдивого искусства.
А. Ахматова, еще в юные годы восхищавшая мир строками неподдельной,
нежной и тонкой лирики, была и твердой, и непреклонной, прямой и
величавой в эту грозную переломную эпоху.